Окружающие тоскливо завздыхали. Синяков не хотелось. Владеющих целительными силами далзимитов в окрестностях не предвиделось, а отбиваться от метеоритов мечом даже Кижинге показалось занятием малопривлекательным. Громче и дольше всех вздыхал Вово. Впрочем, при ближайшем рассмотрении его вздохи оказались приглушенным жеванием — из распатроненного генералом мешка гобольд выкопал сверток с давешними печеными плодами и меланхолично их поглощал. Вид у бедолаги был настолько подавленный, что генерал прикусил язык, на который начали было стекаться грозные речи о неприкосновенности пищевого довольствия.

Тем более что в поле зрения обнаружился субъект куда менее изученный, нежели Вово. Он стремительно приближался с той стороны, куда только что убыла посудина, и заслуживал всяческого внимания хотя бы потому, что скорость его движения ничуть не уступала доброму арбалетному болту. По мере приближения стало очевидно, что существо это неопределенного роду-племени, более всего смахивающее на заурядного хумана, если только хуманы летают среди звезд без видимых приспособлений и с разливающимся под глазом фонарем.

— Щас врежется, — успел догадаться Чумп. — Умеешь ты, анарал, находить таких друзей, которые чуть что убить норовят. Природный дар, ни отнять ни прибавить.

Вновь прибывший элегантно погасил скорость и завис в нескольких футах от диска, разглядывая приютившуюся на нем компанию. Оказался он мужчиной невнятного возраста, с совершенно незапоминающимся лицом (единственной характерной чертой на нем оказался быстро темнеющий синяк во всю скулу). Облачен он был в непривычного (даже для повидавшего виды генерала) покроя одежду, увешан великим множеством амулетов, а в руках осторожно держал давешнюю баклажку гнолльей работы — сосуд из толстой дубленой кабаньей кожи, заплетенный в твердый чехол из лозин. Кижинга сочувственно крякнул. Не будучи гоблином, он близко к сердцу принимал всякие удары судьбы по голове, и попадание подобной штукой, запущенной к тому же мощной офицерской дланью, всяко не показалась ему пределом мечтаний.

— Это, случайно, не ваше? — поинтересовался ушибленный, вращая баклагу, дабы ее можно было рассмотреть в подробностях. Чумп открыл было рот, чтобы отказаться от такой чести и наврать что-нибудь про пролетавший мимо на большой скорости посторонний оплот швырятелей бутылок, но странный посетитель тут же осекся и, отгородившись баклажкой от возможного ответа, оборвал сам себя: — Впрочем, нет, не отвечайте, прошу вас! Ибо баланс.

— А я генерал Панк буду, — отрекомендовался генерал, и глазом не моргнув на странности гостя — видывал он и позанятнее, у самого, помнится, был как-то при штабе наблюдателем присланный монархом-нанимателем шут по имени Игого Хитропупый. — Не, почтенный Ибо, извини уж за откровенность — совершенно не наше. Бери и пользуйся. Кстати, не подскажешь ли, в какую сторону тут Хундертауэр? А то мы, ежели я ничего не путаю в чуждых мне магических материях, малость заблудились. То все лесом, лесом, а то хлоп, и вечная ночь, только что звезды со всех сторон, что тоже по моим наблюдениям не есть верное решение. Не иначе как не там свернули. Подскажи, будь другом, в какую нам сторону!

— Не подскажу, — ответствовал собеседник с достоинством. — Ибо баланс. Это не имя, это лишь объяснение, почему я не спрашиваю ни о чем вас и ничего не могу сказать вам, хоть багаж знаний моих и велик чрезвычайно, несть им предела, но тсс!… Ибо шатко Равновесие, и всяко слово, не ко времени оброненное, может толкнуть великие Весы, и сорвется с цепи Хаос, и…

— Ты не мудри, ты пальцем покажи, — оборвал его генерал. — Ишь, «ибо баланс»! А тебе идет это имя, гзур буду. Как тебя по правде-то?

— Даже имя мое не для всяких ушей, ибо буде измолвлено — качнет неудержимо Весы, и Равновесие лопнет под неудержимым напором Извне, и…

— И сорвется с цепи Хаос, — догадалась эльфийка, практически государственного ума женщина, — Все с тобой ясно, малахольный. Гуляй отсюда, дальше мы сами. Поди вон Весы покарауль, пока никто мимохожий на них не навалил. Так, знаешь, качнуть могут, что Хаоса того сорванного вовеки не отыщешь на просторах мироздания.

Тут Тайанне почему-то зафиксировала взгляд на Вово, хотя никаких предосудительных действий гобольд не совершал — сидел себе свесив ноги в бездонную пустоту под диском и методично запихивал в рот корнеплоды из быстро пустеющего кулька.

Обескураженный блюститель Равновесия машинально сделал пару шагов по пустоте в сторону от диска, убедился, что упрашивать его вернуться никто не собирается, и вернулся на прежнее место без приглашения.

— Думаю, не будет большого вреда, если я открою вам одно из своих неистинных имен, — рассудил он вслух и горделиво подбоченился. При этом он удивительным образом приобрел солидности, не сияй глубокой уже синевой фингал и подберись публика поуважительнее — пожалуй что вызвал бы некоторое почтение, а так только Вово опасливо отвернулся от него, прикрыв своим обширным торсом кулек, чтоб не дай Занги не отнял. — Одним я известен как Отец Знаний. Другим — как Столп Правосудия. В одних мирах меня величают Покровителем Снов, в других — Попрателем Скорбей, где-то — Великим Вдохновителем, где-то Похитителем Колба… — Вово вскинулся с отчаянным азартным блеском в глазах, — Впрочем, не будем об этом, это поклеп, и вообще там меня с моим братом перепутали. Еще меня зовут Чудотворцем и Сотрясателем, Парадоксом и Филантропом, Аксакалом и Нихтферштейном, Вечной Маской и Странником Междумирья, Катафрактом, Бандерлогом и Калькулятором…

— Ты всего одно имя обещал! — сварливо напомнил Зембус.

— Каким таким Катафрактом? — насупился генерал. — Вот тебя несет, как гнома с нашего гоблинского кетчупа! Катафракты суть архитяжелые кавалеристы, преизрядно популярные у южных онтов. Где твоя лошадь?

— И брат где? — дождался своей очереди Вово. — С которым тебя перепутали? Колбасу из того мира, как я понимаю, он попятил? Не мог же всю один слопать?

— Он, наверно, не для себя, — предположил Чумп со знанием дела. — Это была заказуха. По размаху узнаю. И вообще, кто потолковей — колбасу не ворует. Воровать надо дорогие вещи, а колбасу достаточно понадкусать из вредности.

— Так это кто потолковей, — философически рассудил Вово. — А какие там братья у этого, фляжкой стукнутого…

И без того омраченный кровоподтеком лик многоименного поборника баланса вконец сравнился в лучезарности с грозовой тучей, брови неудержимо сошлись на переносице, а правый глаз недобро прищурился. Левый, пожалуй, тоже прищурился бы, но он и так давно уже представлял собой узкую щель, придавленную добротной сливового оттенка опухолью. Совсем как у натурального гоблина!

«Сказать кому, что генерал богу глаз подбил — на смех подымут, опять драка будет», — уныло отметил Хастред, единственный, кто по причине недоистребленной годами доверчивости поверил всему высказанному странным летучим субъектом и сделал далеко идущие смелые выводы относительно его природы. — «Если конечно этот сам не пришибет. Ему немного и надо — взять и перевернуть нашу тарелочку… Эльфа, может, у папы летать и научилась, а нам как выбираться?…»